Я беженец

Никогда еще мы столько не платили за эйрбиэнби. Но что было делать?

Италия, Испания и другие привычные направления уже набили оскомину. Хотелось новых впечатлений. К тому же у сына обнаружилось редкое аутоиммунное заболевание, которое обострялось в жарком климате.

Последний врач из длинной череды людей в белых халатах, которые пытались найти причину его мучений, профессор в одном из ведущих госпиталей мира, наконец-то придумавший, что написать в графе «диагноз», предложил нам на каникулы отправляться на север, а не на юг.

Ну мы так и сделали.

В кои-то веки наш сын-тинейджер одобрил жизненный выбор своих родителей. Он ходил в престижную школу в благополучном районе Берлина. Его одноклассники летали на отдых в Нью-Йорк или на Багамы. И не раз в год, а на каждые школьные каникулы. Так что какой-нибудь Венгрией или даже Италией их было не удивить.

А вот нетривиальная и инстаграбельная Исландия, как я подозревал, могла занять высокую строчку в школьном топ-листе каникулярных маршрутов.

Хотя чего тут лукавить? Я и сам ждал этой поездки.

На холодном острове, печально известном своей дороговизной, мы смогли позволить себе только крошечную квартирку, которая тем не менее вышла нам куда дороже, чем мы рассчитывали.

И это оказалось самое отстойное эйрбиэнби, которое мы когда-то снимали.

Квартира на деле не квартира — а гараж, переделанный в жилое помещение с диваном и телевизором, мини-кухней, двуспальной кроватью за стеной и ванной, отделенной тонкой раздвижной дверью.

Дверь ванны такая хлипкая, что, отправляясь справлять нужду, можешь даже не сомневаться: человек, смотрящий в комнате телевизор, слышит каждый производимый тобой звук и волей-неволей будет отслеживать все твои успехи и неудачи.

Там, где у гаража были бы ворота, установили окно. Оно выходило на подъездную дорожку, которая использовалась как парковка старых великов, мотоцикла и хозяйской машины. Там же стояли ящики для мусора.

Утром я услышал там какой-то шум.

Выйдя из квартирки, я увидел человека, копошащегося в баках. Два гигантских — почти с него ростом — полиэтиленовых мешка, наполненных пластиковыми бутылками, стояли на земле рядом с ним.

Он искал в мусоре бутылки.

Хорошо, что исландцы разделяют мусор. Весь пластик они складывают отдельно, в желтые ящики.

«У вас ничего нет?» — спросил он меня по-русски, вполне дружелюбно улыбаясь.

Как он понял, что я говорю по-русски? Узнал знакомое напряженное выражение лица, характерное для всех людей, которые родились в Советском Союзе? Или просто услышал, как мы спорили?

Мы в семье как раз обсуждали, идти ли в знаменитое спа «Голубая лагуна», включенное в список двадцати пяти чудес мира журналом National Geographic.

Жена считала, что платить по сотне за человека только за пару часов в спа просто неприлично. Она бы предпочла купить на эти деньги знаменитый исландский свитер, тоже надо сказать не дешевый. Но свитер — это хоть что-то такое, что ты можешь забрать с собой. И потом носить годами. Мы же с сыном аргументировали, что посещение лагуны могло стать приключением, которое запомнится на всю жизнь. Ну или полной ерундой. Никогда не знаешь, пока не попробуешь.

Все это обсуждалось на русском.

Он легко мог услышать наши споры о голубой лагуне. Мы держали форточку открытой, «чтобы дом дышал», как это и предписывалось инструкцией, восемь лет назад написанной от руки в тетради и оставленной для нас хозяевами на кухонном столе.

«Нет, извините, у нас ничего нет», — ответил я тоже по-русски.

«Я беженец! Из Украины», — сказал он каким-то странно жизнерадостным тоном.

Я замешкался, не зная, что ответить. Сказать, что мне жаль? Спросить, откуда он? Как его занесло в Исландию? Предложить помощь?

Он выглядел человеком, который знал, что он делает; человеком, выполняющим знакомую и вполне приятную работу.

Наверное я мог бы тоже представиться.

«Я турист из Германии, провожу тут в Исландии отпуск. Но родился и вырос в России. Родители мои до сих пор там живут. Мы созваниваемся каждые выходные по скайпу».

Я просто кивнул.

Он закончил свои поиски, поднял мешки и пошел прочь.

В этот момент на дорожку выскочил мальчик лет двенадцати — конечно же, светловолосый. На нем были треники, майка и домашние тапочки на босу ногу. Он держал в руках две пустые пластиковые бутылки.

Парнишка появился из соседнего здания, в котором располагались настоящие квартиры и где, скорее всего, и жили наши хозяева. Хотя об этом можно было только догадываться: они так и не удосужились встретить нас, просто оставили к нашему приезду дверь гаража открытой.

Мальчик догнал человека с мешками и протянул ему бутылки.

«Сэнкью, сэнкью», — сказал тот. По его произношению стало ясно, что скорее всего других слов по-английски он не знает.

Выполнив свою миссию, парнишка пошел обратно домой. «Have a nice day!» — сказал он, не поворачивая головы. Так естественно и мелодично, что казалось, он не говорит, а поет. У них у всех хороший английский, у этих исландцев.

«Может нужно что-то сделать?» — спрашивал я себя, глядя, как человек отдаляется, таща по мешку с бутылками на каждом плече. «Может нужно было что-то сделать?»

Я вернулся к квартиру, где жена и сын собирались в дорогу. Мы планировали отправиться к одному из самых красивых водопадов в Исландии. Ехать до него больше двух часов, но мы сняли машину на всю неделю и были готовы к автозабегам. Сегодня все рассчитывали на особенно сногсшибательные фотки.

На кухне я увидел две пустые пластиковые бутылки, которые мог бы ему отдать.